За Советы без коммунистов 1

Российская Академия наук Сибирское отделение
Институт истории
Федеральная архивная служба России
Государственный архив Тюменской области
Тюменский областной центр документации новейшей истории
За советы без коммунистов
Крестьянское восстание в Тюменской губернии
1921
Сборник документов
Сибирский хронограф
Новосибирск
2000
ББК 63.3(2)7 3 12
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)
(исслед' чтепъский грант № 97-01-00523,
Mi :ьский грант № 99-01-16250)
Составитель: д-р ист. наук, профессор В. И. Шишкин
Редакционная коллегия:
С. Б. Власова; д-р ист. наук, профессор В. В. Коновалов; О. П. Тарасова; д-р ист. наук, профессор В. И. Шишкин (ответствен­ный редактор); канд. ист. наук, доцент Н. Е. Шишкина; В. А. Шустов
За советы без коммунистов: Крестьянское восстание в Тю­менской губернии. 1921: Сб. документов / Сост. В. И. Шиш­кин. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2000. 744 с.
ISBN 5-87550-118-9
3 12 Крестьянское восстание, вспыхнувшее в конце января 1921 г. в Ишимском уезде Тюменской губернии и в течение нескольких недель охватившее об­ширнейшую территорию, традиционно называют Западно-Сибирским. По своим масштабам оно было самым крупным вооруженным выступлением за все время коммунистического правления в России. Основные его очаги были исключительно жестоко и довольно быстро подавлены. Но Западно-Сибир­ский мятеж, поставив коммунистический режим перед фактом массового сопротивления населения, вынудил советское руководство ускорить отказ от политики «военного коммунизма».
© В. И. Шишкин, составление, введение,
ISBN 5-87550-118-9 комментарии, именной указатель, 2000
© «Сибирский хронограф», 2000
19.4.91. Уважаемый Владимир Иванович!
Предлагаемый Вами материал, я вижу,— перво­классный, и мы готовы печатать его в серии ИНРИ. Готовьте.
Конечно, жаль, что сюда не войдёт главное Сибирское восстание — февраля 1921 года в Ишимском, Ялуторовском, Тюменском, Кокчетав-ском, Атбасарском, Славгородском и др. уездах. Но, пожалуй, для одной и первой книги — вполне достаточно и того, что предлагаете Вы. Все это ведь кануло... (Была рукопись в «Новом мире» при Твардовском ещё — и исчезла.)
Успеха Вам во всех Ваших смелых и широких начинаниях.
А. Солженицын
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
Публикуемую записку Александра Исаевича Солженицына я полу­чил примерно в середине апреля 1991 г. в Нью-Йорке, где находился по приглашению Гарримановского института Колумбийского универ­ситета. Предыстория ее появления вкратце такова.
В Нью-Йорке я познакомился с советским эмигрантом Сашей Се­ребренниковым. Он работал редактором русскоязычного издательства «Телекс», которое специализировалось на публикации книг по истории России XX века. Саша помог мне приобрести эти издания, а также книги, вышедшие в учрежденной А. И. Солженицыным серии «Иссле­дования новейшей русской истории» (ИНРИ). В ряду последних ока­зался особо заинтересовавший меня сборник «Народное сопротивле-
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
ние коммунизму в России. Урал и Прикамье» (Париж, 1982), подго­товленный М. С. Бернштамом. В разговоре с Серебренниковым я обмолвился о том, что занимаюсь подготовкой аналогичного по тема­тике сборника в масштабах Сибири, но только на основе преимущест­венно неопубликованных документов, в том числе из архивов КГБ. При этом я посетовал на то, что в СССР у меня будут большие слож­ности с изданием такой работы. Саша поинтересовался, есть ли у меня уже публикации на данную тему, и, получив положительный ответ, неожиданно предложил отправить одну из них на ознакомление Сол­женицыну в расчете на возможную публикацию в ИНРИ. У меня с со­бой была незадолго до того вышедшая в журнале «Сибирские огни» документальная публикация объемом примерно в три печатных листа, посвященная Колыванскому мятежу 1920 г. Это была уникальная по тому времени работа, поскольку в ней впервые в советской историо­графии был использован большой массив источников, хранившихся в архиве КГБ. Благодаря этим документам были показаны подлинные причины мятежа, состав, цели и намерения повстанцев, их действия, масштабы и ход восстания, формы и методы его подавления советски­ми войсками, а также последствия мятежа. Эту публикацию и решили направить Солженицыну. Ответ не заставил себя ждать. Дней через десять Саша торжественно вручил мне приведенную выше записку.
Сборник, на публикацию которого в ИНРИ А. И. Солженицын дал согласие, был мной подготовлен, но его объем в два с половиной раза превысил обычный объем работ, издающихся в этой серии. Поэтому под названием «Сибирская Вандея. Вооруженное сопротивление ком­мунистическому режиму в 1920 году» он был опубликован в Новоси­бирске в 1997 г. (переиздан Международным фондом «Демократия» в Москве в 2000 г.).
Но пожелание Солженицына о «главном Сибирском восстании» я не оставил без внимания, подготовив к публикации два сборника клю­чевых документов, относящихся к основным событиям трагедии, разыгравшейся на просторах Зауралья, Западной Сибири и Казахстана в 1921 году. Первый из этих сборников — перед вами, второй должен увидеть свет в Международном фонде «Демократия» уже в этом году.
ВВЕДЕНИЕ
Гражданская война в России всегда являлась одной из приоритет­ных тем советской историографии. Советские мемуаристы и историки за почти семидесятилетний период своей деятельности в условиях коммунистического режима выработали довольно стройную и жест­кую, однако страдавшую дефицитом объективности концепцию граж­данской войны. В соответствии с этой концепцией гражданская война трактовалась как наиболее острая форма классовой борьбы, а победа большевиков в войне объяснялась активной поддержкой их политики со стороны широких народных масс страны. Эта концепция была ос­нована на ограниченном круге источников, проинтерпретированных исключительно с позиций правившей коммунистической партии. В результате из научного оборота были искусственно исключены целые массивы уникальных источников (и, следовательно, персоналий, фак­тов, событий), образовались огромные лакуны в «проблемном поле», а в трактовке ключевых явлений и процессов безраздельно господство­вали коммунистические или прокоммунистические оценки.
К числу важнейших составляющих гражданской войны в России, подвергшихся в советской историографии глубокому искажению как на конкретно-историческом, так и на концептуальном уровне, нужно отнести народное сопротивление коммунистическому режиму. В 1918-1922 гг. это сопротивление имело различные масштабы и формы проявления, вплоть до крупных вооруженных выступлений. Огромные пласты источников, содержавшие объективную информацию об этих восстаниях, именовавшихся в сочинениях советских историков мяте­жами, были засекречены и оставались недоступными для исследовате­лей. Те же антикоммунистические вооруженные выступления, о кото­рых сообщалось в трудах историков, интерпретировались в советской историографии исключительно как контрреволюционные. Такая оцен­ка аргументировалась военно-политическим руководством со стороны белогвардейцев, в разряд которых зачислялись все противники боль-
ВВЕДЕНИЕ
шевиков в диапазоне от анархистов до монархистов включительно, использованием кулачества в качестве основной социальной опоры, антисоветской направленностью и реставраторскими целями.
Первое постсоветское десятилетие ознаменовалось глубоким пере­осмыслением многих этапов и проблем отечественной истории. Вполне закономерно, что в их ряду оказалась и гражданская война в России. Доступ современных исследователей к ранее закрытым плас­там источников, ликвидация государственной цензуры и монопольно­го положения марксистской методологии, на смену которой пришел методологический плюрализм, позволили актуализировать и скоррек­тировать проблематику гражданской войны в России, выработать но­вые подходы для ее анализа, высказать принципиально новые научные гипотезы и выводы. Все это постепенно подготовило и дало возмож­ность осуществить прорыв на концептуальном уровне. В результате героико-романтическая интерпретация гражданской войны в России, господствовавшая в советской историографии, уступила место ее трак­товке в качестве трагического периода отечественной истории новей­шего времени, имевшего долгосрочные деформирующие последствия как для общества, так и для страны в целом.
В 90-е годы российские историки активно приступили к изучению народного сопротивления коммунистическому режиму времен граж­данской войны, особенно в его вооруженных формах. Принципиально важно, что переосмысление важнейших проблем этой темы: обстоя­тельств и причин восстаний, состава их участников и руководителей, идеологии и политической направленности, форм, методов и результа­тов борьбы — стало осуществляться на основе более широкого круга источников, в том числе рассекреченных в конце 1980-х — начале 1990-х годов. Серьезным вкладом в расширение источниковой базы темы и выработку новых научных представлений о сущности феноме­на народного сопротивления стала публикация специальных сборни­ков документов, исследовательских монографий и многочисленных статей, посвященных Тамбовскому («антоновщина») и Кронштадтско­му восстаниям, махновскому движению1. Большое количество нового материала по названной теме содержится также в документальных сборниках о Филиппе Миронове и о положении советской деревни в освещении осведомительных документов органов ВЧК — ОГПУ — НКВД2.
На этом фоне явно отстающим выглядит изучение восстания, полу­чившего в отечественной историографии не совсем точное название Западно-Сибирского. Это восстание было самым крупным по своим

масштабам — как по количеству участников, так и по охваченной им территории — за все годы существования советской власти в России. В феврале — апреле 1921 г. повстанческие отряды и соединения дей­ствовали на огромной территории Западной Сибири, Зауралья и со­временной республики Казахстан, включавшей в себя по администра­тивно-территориальному делению того времени Тюменскую губер­нию, Кокчетавский, Петропавловский, Тарский и Тюкалинский уезды Омской губернии, Курганский уезд Челябинской губернии, восточные районы Камышловского и Шадринского уездов Екатеринбургской гу­бернии. По приблизительным оценкам современных исследователей, в разное время в рядах повстанцев сражалось не менее 100 тысяч чело­век, что почти в четыре раза превышало численность «антоновцев». В свою очередь, общее количество бойцов и командиров регулярных частей Красной Армии и иррегулярных коммунистических формиро­ваний, принявших участие в подавлении Западно-Сибирского мятежа, достигало численности полевой советской армии. Боевые действия, которые в феврале — апреле 1921 г. велись на охваченной восстанием территории, по своим масштабам, результатам и военно-политическим последствиям вполне можно приравнять к крупной армейской опера­ции периода гражданской войны.
Тем не менее в советской историографии Западно-Сибирский мя­теж освещался крайне скупо и фрагментарно. Ему было посвящено немногим более двух десятков воспоминаний и исследовательских работ разного жанра и объема (в основном тезисов и мелких статей), опубликованных в основном в три «этапа»: в 1920-х — начале 1930-х годов3, в начале 1950-х — середине 1970-х годов4 и в период пере­стройки5. Самыми значительными из них как по объему, так и по ко­личеству рассмотренных проблем, по использованной источниковой базе и по полноте описания конкретных событий были небольшие мо­нографии М. А. Богданова и К. Я. Лагунова6.
Весьма примечателен также тот факт, что почти за три четверти века о Западно-Сибирском восстании появилась только одна докумен­тальная публикация по частному вопросу7, несмотря на наличие огромного корпуса хорошо сохранившихся архивных источников.
Правда, Западно-Сибирский мятеж нашел попутное отражение в ряде книг и статей, посвященных смежной проблематике и выполнен­ных как в региональных8, так и в общесоюзных территориальных рам­ках9. Однако большинство авторов этих публикаций не работали с но­выми и тем более с ключевыми источниками по теме исследования, а основывали свои суждения на публикациях предшественников, допол-
ВВЕДЕНИЕ
ненных архивными или газетными данными случайного характера, игравшими иллюстративную роль. Данное обстоятельство предопре­делило скудность новой эмпирической информации в указанных рабо­тах и, как следствие, вторичный характер большинства высказанных в них оценок.
В результате структура исследовательской проблематики истории Западно-Сибирского мятежа долгое время оставалась слабо разрабо­танной и дифференцированной. До начала 1990-х годов советские мемуаристы и историки ограничивались анализом весьма узкого круга вопросов, причем редко какой из них анализировался специально. В большинстве случаев свое понимание той или иной проблемы авторы излагали в общем контексте описания мятежа в целом или отдельных его очагов (например, в Ишимском, Курганском или Петропавловском уездах, на Тобольском Севере или в Нарымском крае). Такой подход не способствовал постановке новых проблем и, соответственно, фор­мированию концепции изучаемого явления.
Основное внимание мемуаристов и исследователей концентрирова­лось на освещении социально-политических причин восстания, соста­ва его руководителей и участников, классового характера и политиче­ской направленности повстанческого движения, хода боевых действий обеих сторон и непосредственных результатов мятежа. Причем акцент явно делался на освещении военной стороны событий, тогда как мно­гие проблемы, раскрывающие социально-политическое и идейное со­держание восстания, не рассматривались совсем или упоминались только вскользь. Например, совершенно вне поля зрения историков оставались демографические, моральные, психологические аспекты события, вопросы о взаимоотношениях повстанцев и местного населе­ния, об участии и роли органов ВЧК, революционных и военно-рево­люционных трибуналов в подавлении восстания, о долгосрочных по­следствиях мятежа. Советские историки никогда не работали на уровне конкретных персоналий, без «выхода» на который нельзя рас­считывать ни на полноту воссоздания картины событий, ни — тем бо­лее — на глубину их объяснения. Введенный мемуаристами и иссле­дователями в научный оборот фактический материал, составляющий главную ценность любого исторического сочинения, в текстах занимал подчиненное место, явно уступая по объему прописным истинам и ритуальным рассуждениям, почерпнутым со страниц «Краткого курса истории ВКП(б)» и дублировавших его многочисленных пропаган­дистских изданий.


Несмотря на разногласия по отдельным вопросам, имевшиеся меж­ду мемуаристами и исследователями, к началу 1980-х годов в совет­ской историографии сложилась довольно стройная и непротиворечи­вая концепция, объяснявшая происхождение, динамику и итоги За­падно-Сибирского восстания. В развернутом виде она нашла свое отражение в упоминавшейся монографии М. А. Богданова, а в сжатом — в специальной статье, опубликованной в 1983 г. в энциклопедии «Гражданская война и интервенция в СССР»10.
Основные причины Западно-Сибирского мятежа советские мемуа­ристы и историки видели в слабости местных органов так называемой диктатуры пролетариата, в зажиточности местного крестьянства и в высоком удельном весе в его составе кулачества, в организационно-по­литической деятельности контрреволюционных сил, якобы создавших подпольный Сибирский крестьянский союз, а также в отступлениях от классового принципа и в нарушениях революционной законности при проведении продразверстки. Причем решающую роль мемуаристы и историки, начиная с секретаря ЦК РКП(б) Е. М. Ярославского и руко­водителя полномочного представительства ВЧК по Сибири И. П. Пав-луновского, почти всегда отводили идейно-политической и организа­ционной деятельности Сибирского крестьянского союза, который они называли детищем партии эсеров.
Движущей силой Западно-Сибирского восстания подавляющее большинство советских мемуаристов и историков считало местное кулачество и остатки колчаковцев. При этом некоторые исследователи признавали участие в восстании даже части трудящегося крестьянства, но объясняли его исключительно принуждением со стороны повстан­ческого руководства, экономической зависимостью бедноты от кула­ков или политической несознательностью бедноты и середняков. До­вольно типичным было суждение М. А. Богданова, который утверждал следующее: «Костяк "армии" мятежников составляло местное кулаче­ство. Командные должности замещались колчаковскими офицерами. В основной же массе она представляла собой сборище дезертиров и на­сильственно мобилизованных или временно поддавшихся на удочку кулацкой агитации крестьян»11.
Советская историография, как правило, квалифицировала Западно-Сибирский мятеж как белогвардейско-кулацкий или эсеро-кулацкий по руководству и характеру, антисоветский по своей направленности. Все эти утверждения были слабо фундированы фактическими данны­ми. Доказательство белогвардейско-(эсеро-)кулацкой сущности Запад­но-Сибирского восстания осуществлялось при помощи нехитрого
10 ВВЕДЕНИЕ
приема, когда реальный анализ конкретных фактов подменялся рас­суждениями об объективной роли, которую рядовые мятежники якобы играли в качестве союзников кулаков и белогвардейцев. Наличие у повстанцев лозунга «За советы без коммунистов» в принципе призна­валось, однако в объяснении этого явления советские мемуаристы и историки послушно следовали в фарватере ленинских оценок, выска­занных в 1921 году. Его выдвижение они считали тактическим манев­ром руководителей мятежа, стремившихся таким образом скрыть свои истинные реставраторские намерения, и оценивали как «провокацион­ную формулу», а созданные мятежниками советы квалифицировали как «органы прикрытия контрреволюции»1 .
Относительно много внимания в сочинениях советских мемуари­стов и историков уделялось описанию внешней стороны военных со­бытий. Ими были выявлены главные очаги мятежа и примерная чис­ленность повстанцев в этих районах, поименно названы некоторые руководители восстания, даны сведения о частях Красной Армии, принимавших участие в подавлении мятежа, названы главные военные операции советских войск, приведены потери сторон в ряде боев.
Однако подход к освещению даже названных вопросов в советской историографии отличался тенденциозностью. Действия мятежников изображались в ней исключительно негативно и квалифицировались как политический и уголовный бандитизм, для чего использовалась отнюдь не научная лексика. Авторы концентрировали свое внимание в основном на терроре повстанцев против коммунистов и советских ак­тивистов, разграблении ссыпных пунктов и колхозов, разрушении ли­нии железной дороги и средств связи. Что же касается «красной» сто­роны, то ее действия освещались и интерпретировались исключитель­но в позитивном ключе. Показывалось мужественное поведение коммунистов и красноармейцев в боях, их гуманность по отношению к мирному населению и пленным повстанцам.
В своих работах советские мемуаристы и историки много внимания уделяли освещению деятельности коммунистических организаций по разгрому мятежа, особо подчеркивали важную роль, которую в его ликвидации сыграли меры политического характера, принятые комму­нистической партией и советской властью. В ряду последних решаю­щее значение безоговорочно отводилось решению X съезда РКП(б) о замене разверстки продналогом, которое называлось главным средст­вом, способствовавшим нормализации политической ситуации в за­падносибирской деревне. Однако реальные процессы, происходившие на селе летом — осенью 1921 г., историки практически не изучали,

11
завершая изложение событий освобождением от повстанцев Сургута, Березова и Обдорска.
Советская историография признавала Западно-Сибирский мятеж самым крупным контрреволюционным вооруженным выступлением начала 1920-х годов. Его главное значение историки видели в опасно­сти, созданной трехнедельным перерывом железнодорожного сообще­ния между центральной Россией и Зауральем, который, в свою оче­редь, привел к лишению советской власти возможности получать хлеб из Сибири, являвшейся тогда наряду с Северным Кавказом главным источником продовольствия. На этом основании М. А. Богданов даже высказал утверждение, что Западно-Сибирское восстание представля­ло для советской власти большую угрозу, чем «антоновщина», «мах­новщина» или «сапожковщина»13. Однако этот тезис вызвал возраже­ния со стороны И. Я. Трифонова и не получил поддержки со стороны других исследователей.
При анализе итогов мятежа советские историки ограничивались указанием на людские и материальные потери сторонников коммуни­стической власти, на разрушение сельского партийно-советского аппа­рата, на сокращение абсолютной численности и удельного веса кулац-ко-зажиточных элементов в составе местного крестьянства. Вопрос о потерях, которые понесли повстанцы, о судьбах оставшихся в живых участников мятежа и членов их семей, а также поддерживавшего по­встанцев населения в литературе даже не ставился.
Следовательно, можно утверждать, что в советской историографии имелась довольно простая и в значительной мере стандартная социо­логическая схема, с марксистских классовых позиций объяснявшая происхождение, природу и итоги Западно-Сибирского мятежа. Она ба­зировалась на ограниченном круге источников, отражавших это собы­тие только с точки зрения коммунистических властей, и хорошо впи­сывалась в контекст всей советской историографии гражданской вой­ны в России. Но в ней недоставало главного: правды жизни во всем ее богатстве и противоречивости. И особенно, конечно, недоставало лю­дей с их интересами, поступками, настроениями, сомнениями, ожида­ниями, страхами и надеждами, которые создают неповторимый коло­рит любого исторического события.
Ликвидация монополии марксистско-ленинской методологии и доступ исследователей к документам органов ВЧК, революционных и военно-революционных трибуналов, органов военного управления, ранее находившимся на секретном хранении, позволили публично по­ставить под сомнение основные положения концепции Западно-Си-
12 ВВЕДЕНИЕ
бирского мятежа, сформулированной в советской историографии. До­вольно скоро выяснилось, что многие из них не выдерживают испыта­ния на элементарную фактическую достоверность и нуждаются в замене новыми выводами и объяснениями.
Переосмысление феномена Западно-Сибирского восстания нача­лось еще в период перестройки, на рубеже 1980-1990-х годов. Именно тогда появились первые публикации К. Я. Лагунова и А. А. Петруши-на, написанные с использованием ряда ранее неизвестных архивных источников и вносившие частичные коррективы в существовавшую концепцию. Так, большой фактический материал, характеризующий политическую обстановку в Тюменской губернии осенью — зимой 1920-1921 гг., был введен К. Я. Лагуновым. В его публикациях впер­вые была дана картина того насилия, которое учинили продработники в тюменской деревне. К. Я. Лагунов опубликовал многочисленные свидетельства крестьян, сельских советских работников и коммуни­стов, утверждавших, что по преступности своих деяний и жестокости поведения посланцы города в деревне далеко превзошли все то, что полтора-два года тому назад вершили здесь же колчаковские каратели.
Принципиально важно, что в публикациях К. Я. Лагунова и А. А. Петрушина было доказано, что дело о «подпольной монархической организации» корнета С. Г. Лобанова в Тюмени являлось не чем иным, как чекистской фальсификацией. В результате исследователями был поставлен под сомнение принципиальный вывод советской историо­графии — о наличии контрреволюционного подполья в качестве важ­нейшей причины Западно-Сибирского восстания.
Если судить по количеству появившихся публикаций, то можно сделать вывод, что изучение Западно-Сибирского мятежа заметно ак­тивизировалось в постсоветский период. За это время появились ста­тьи и тезисы О. А. Белявской14, В. П. Большакова15, И. В. Курышева16, В. В. Московкина17, В. П. Петровой18, И. Ф. Плотникова19, Н. Л. Про­скуряковой20, Н. Г. Третьякова21, В. Б. Шепелевой22, В. И. Шишкина23, увидело свет новое издание книги К. Я. Лагунова24. В 1996 г. в Тюме­ни была проведена специальная научная конференция, посвященная 75-летию Западно-Сибирского восстания, тезисы выступления участ­ников которой были тогда же опубликованы. Западно-Сибирский мя­теж стал предметом художественного исследования в очередном ро­мане омского писателя М. С. Шангина25.
Однако количество названных публикаций не должно вводить в за­блуждение и настраивать на мажорный лад. Основным видом научной продукции, посвященной истории Западно-Сибирского восстания, по-
13
прежнему оставались малоформатные издания: тезисы и небольшие статьи. Качество большинства из них оставляло желать лучшего. Зна­чительная часть тезисов была написана в беспроблемном ключе и но­сила обзорный характер, что свидетельствует — как минимум — о поверхностном знании авторами публикаций предмета исследования, непонимании его многогранности и сложности. Складывается впечат­ление, что большинство авторов таких работ жаждало скорее приоб­щиться к актуальной теме, чем реально углубить ее понимание.
К тому же публикации отдельных авторов оказались серьезно по­ражены очередным политико-идеологическим вирусом — на этот раз антикоммунизма. Например, ярким образчиком откровенно конъюнк­турных поделок стали статьи и тезисы И. В. Курышева и И. Ф. Плот­никова, умудрившихся не сообщить ни одного нового факта, но зато заклеймить всех коммунистов и воскурить фимиам крестьянам-по­встанцам. Точно такой же неприкрытой тенденциозностью грешит роман М. С. Шангина. Фактическими ошибками, противоречиями и совершенно бездоказательными утверждениями изобилует последняя по времени выхода в свет статья В. В. Московкина, свидетельствую­щая о том, что ее автор плохо знает и еще хуже понимает предмет своих изысканий. Не лишены декларативности и заданности тезисы В. П. Большакова, М. А. Ильдера и В. В. Московкина.
В то же время нельзя не видеть значительного прогресса в изуче­нии темы. Например, безусловным шагом вперед стало появление в постсоветский период около десятка статей, выполненных в проблем­ном ключе и четко ориентированных на решение конкретных иссле­довательских задач. Простой перечень названий публикаций О. А. Бе­лявской, Н. Л. Проскуряковой, Н. Г. Третьякова и В. И. Шишкина сви­детельствует о значительном — по сравнению с советским периодом историографии — расширении исследовательской проблематики.
Для объяснения изучаемых событий историки все реже стали об­ращаться к догматизированной марксистско-ленинской методологии с ее принципом партийности и классового подхода. Вместо нее все шире используются научный объективизм и подлинный историзм, методы социальной психологии и исторического краеведения. В лучших со­временных публикациях достаточно четко прослеживается ориентация на решение двух тесно взаимосвязанных исследовательских задач: во-первых, на критический анализ ключевых положений советской исто­риографии, во-вторых, на поиск новых ответов на центральные вопро­сы темы.
14 ВВЕДЕНИЕ
Совершенно естественно, что большое внимание современных ис­следователей по-прежнему привлекал исходный вопрос — о генезисе Западно-Сибирского восстания: социально-экономических и полити­ческих условиях его возникновения, общероссийских и местных при­чинах, благоприятствующих и препятствующих обстоятельствах. В публикациях К. Я. Лагунова, А. А. Петрушина, Н. Г. Третьякова, В. И. Шишкина было приведено много доказательств беспочвенности утверждений чекистов, а вслед за ними советских мемуаристов и исто­риков о решающей роли контрреволюционных заговоров в Тюмени, Ишиме и Тобольске в подготовке мятежа, представлены убедительные документальные свидетельства, опровергающие утверждения чекистов о наличии в Тюменской губернии сети ячеек Сибирского крестьянско­го союза, якобы ведшего там контрреволюционную работу. Тем самым один из ключевых выводов советской историографии, отводившей решающую роль в подготовке мятежа Сибирскому крестьянскому союзу и другим подпольным организациям, был подвергнут серьезной критике как противоречащий фактам.
Однако преодоленным этот тезис до конца считать нельзя. Напри­мер, «отпечаток» советской историографии в данном вопросе явно прослеживается во всех публикациях К. Я. Лагунова, даже в его по­следней книге. Парадоксально, но факт: исследователь, не скрывавший своих исходных антикоммунистических методологических позиций, своей симпатии по отношению к крестьянам-мятежникам и антипатии по отношению к коммунистическому режиму, при освещении вопро­сов о причинах Западно-Сибирского мятежа и о руководящей роли в нем Сибирского крестьянского союза так и не смог выработать само­стоятельной объективной позиции. В результате в публикациях К. Я. Лагунова повторены трактовки этих проблем, дававшиеся советской историографией и являвшиеся не чем иным, как прямым отражением чекистской фальсификации. Последнее наглядно свидетельствует о том, как трудно бывает исследователям прорваться сквозь многослой­ную и плотную завесу лжи, которую содержат некоторые источники коммунистического происхождения.
В то же время в последней книге К. Я. Лагунова большое внимание уделено вопросу о роли провокации в возникновении Западно-Сибир­ского восстания, причем тема провокации прослеживается как бы в двух аспектах и на двух уровнях: один из них — политика централь­ных и местных властей, другой — преступные действия продработни-ков. Но степень достоверности этих двух сюжетных линий у К. Я. Лагунова различна. Тема провокации как объективного и непред-
15
умышленного результата деятельности продработников, особенно в Ишимском уезде, звучит довольно обоснованно и убедительно, хотя и здесь встречаются явные передержки. Но эта тема представляется ис­ключительно авторским вымыслом, когда К. Я. Лагунов начинает ее развивать на уровне политики руководства Тюменской губернии и тем более — партийно-правительственной политики. Автор утверждает, что в Тюменской губернии проводилось «намеренное натравливание сибирского крестьянина на советскую власть», что была «сознательная провокация восстания»26. Однако каких-либо данных, могущих под­твердить авторскую позицию, в книге К. Я. Лагунова не приводится.
Что же касается тезисов о слабости местных органов так называе­мой диктатуры пролетариата, о зажиточности крестьянства и высоком проценте кулачества как причинах Западно-Сибирского мятежа, то они совершенно «не работают» на концепцию советской историографии, поскольку являются общими для всей Западной Сибири. Они не объ­ясняют того, почему восстание охватило одни районы Западно-Сибир­ского региона, но не произошло в других. Например, почему мятеж вспыхнул не в Алтайской губернии, где крестьянство было более за­житочным, чем тюменское, где действительно существовала довольно широкая сеть ячеек Сибирского крестьянского союза и где весной 1921 г. партийно-советское руководство Сибири ожидало, но так и не дождалось мощного антикоммунистического восстания.
В публикациях Н. Г. Третьякова и В. И. Шишкина предложены со­вершенно иные, по сравнению с существовавшими в советской исто­риографии, перечень и структура главных причин, вызвавших Запад­но-Сибирский мятеж. В их ряду — недовольство населения политикой центральных и местных, прежде всего губернских, властей (продраз­верстками, мобилизациями и трудовыми повинностями), не считав­шихся с реальными интересами и объективными возможностями крестьянства, а также возмущение методами осуществления этой по­литики, злоупотреблениями и преступлениями сотрудников продо­вольственных органов. В качестве же непосредственного повода указываются объявление в середине января 1921 г. семенной разверст­ки и попытка ее практической реализации на большей части Тюмен­ской губернии и в Курганском уезде, а также вывоз взятого в счет раз­верстки хлеба с внутренних ссыпных пунктов к линии железной доро­ги в целях его последующей отправки в центральную Россию.
Современные исследователи, оппонируя предшествующей совет­ской историографии, считают, что Западно-Сибирское восстание но­сило преимущественно стихийный характер. Эта общая формулировка
16 ВВЕДЕНИЕ
подтверждается достоверными источниками и не вызывает возраже­ний, но нуждается в дополнении описанием распространения повстан­ческой волны по территории Западной Сибири и Зауралья. В то же время в новейшей литературе появился упрощенный взгляд на дина­мику и механизм развития Западно-Сибирского восстания. Так, В. В. Московкин утверждает, что люди «без колебаний брались за оружие, едва услышав о свержении ненавистной власти у соседей», пишет о «едином порыве», в котором якобы поднялись на борьбу против ком­мунистического режима десятки тысяч крестьян27. «Таким образом,— заключает В. В. Московкин,— крестьянское восстание почти мгновен­но распространилось на огромную территорию Западной Сибири. Во­инские части не смогли сдержать мощного натиска восставших в гра­ницах Ишимского уезда только потому, что оно было поддержано по­давляющим большинством зауральских крестьян»28.
Такая картина далека от действительности во многих отношениях. Прежде всего, она неверна потому, что основная масса крестьян и ка­заков не поддержала повстанцев, хотя многие им и симпатизировали. У кого-то не хватило мужества, кто-то считал бессмысленным сопро­тивление, кто-то питал иллюзию, что произвол вершат местные власти вопреки высшему начальству. Более того, часть населения (коммуни­сты, советские работники, сотрудники милиции, колхозники) даже приняла участие в подавлении мятежа. Но никакого «единого порыва» не было. Было разное отношение и различное поведение разных людей.
Н. Г. Третьяков, а вслед за ним и В. В. Московкин поддержали те­зис советской историографии об Ишимском уезде как некоем эпицен­тре восстания, из которого оно затем распространилось на другие тер­ритории, а также представление о северной части Ишимского уезда — современном Абатском районе — как об исходном пункте мятежа. На самом же деле, как свидетельствуют многочисленные источники, За­падно-Сибирский мятеж начался не в одном, а в нескольких местах. Его первые очаги возникли примерно в одно и то же время и независи­мо друг от друга в разных районах Ишимского, Ялуторовского, Тю­менского, Тарского и Тюкалинского уездов. Среди этих очагов Абат-ский район выделялся тем, что восставшие в нем крестьяне сразу же вступили в вооруженный конфликт с находившимися там продотряда­ми и отрядами войск внутренней службы (ВНУС), охранявшими ссып­ные пункты и занимавшимися сопровождением продовольственных грузов, в результате информация о восстании в Абатском районе не-едленно поступила по военной линии в уездный и губернский цент-
17
ры, благодаря чему создалось ошибочное впечатление об этом районе как о первоисточнике мятежа.
В других же районах, где не было продотрядов или частей войск ВНУС, некоторое время шло накапливание сил повстанцев, а об их конфликте с местными властями стало известно далеко не сразу и не в полном объеме. Последнее вовсе не означает, что не было никакого воздействия повстанцев Абатского района на смежные территории. Оно на самом деле было, например, на близлежащие волости Тоболь­ского уезда, но не являлось решающим по отношению ко всем осталь­ным районам.
В советской и постсоветской литературе неоднократно высказыва­лись различные оценки общей численности западносибирских по­встанцев. В последнее время она все чаще стала определяться пример­но в сто тысяч человек29. Но считать эту цифру сколько-нибудь научно обоснованной и достоверной нельзя. Она в буквальном смысле слова взята «с потолка». Единственная специальная попытка разобраться в данном вопросе была предпринята Н. Г. Третьяковым, который при­шел к выводу, что численность восьми самых крупных повстанческих группировок, существовавших во второй половине февраля — марте 1921 г., была не менее 40 тысяч человек. Но данная цифра явно зани­жена, поскольку Н. Г. Третьяков, во-первых, пользовался не самыми надежными источниками, во-вторых, он не учитывал численность мя­тежников на всей территории восстания в течение всего времени по­встанческого движения.
Однако в последней публикации В. В. Московкину удалось запу­тать и этот в принципе несложный вопрос, требующий поиска допол­нительных надежных источников. С одной стороны, исследователь как бы согласился с оценками предшественников, с другой — в заключи­тельной части своей статьи заявил, что в мятеже «приняло участие практически все крестьянство Зауралья»30. Если принять на веру по­следнее утверждение В. В. Московкина, то цифра участников восста­ния должна быть увеличена по крайней мере на порядок. Но самое главное, что в таком случае возникают вопросы: а кто же боролся с повстанцами и почему мятеж такого масштаба потерпел поражение?
Принципиально иначе, чем в исследованиях советского периода, определяется в постсоветских публикациях состав мятежников. В них подчеркивается преобладание среди повстанцев крестьян всех без ис­ключения социальных групп, отмечается активное участие казаков, наличие представителей интеллигенции и служащих. Чаще всего эти утверждения просто декларируются без попыток изучить реальную
18 ВВЕДЕНИЕ
ситуацию с использованием источников. Единственным исключением является рукопись диссертации Н. Г. Третьякова, в которой содержит­ся богатый фактический материал, обосновывающий новую точку зре­ния. При внешнем сходстве этих выводов с тем, что писали в начале 1920-х годов о Западно-Сибирском мятеже И. П. Павлуновский и П. Е. Померанцев, их принципиально отличает трактовка мотивов, по кото­рым восстали сибирские крестьяне. Современные историки расцени­вают восстание как защитную реакцию населения на государственный произвол и насилие.
Разные точки зрения имеются в современных публикациях по во­просу о повстанческом руководстве. Например, в книге К. Я. Лагунова последовательно проводится мысль о глубокой эволюции, которую со временем претерпели руководящие кадры повстанцев и даже все дви­жение в целом. На ее страницах не раз можно встретить такие или близкие к этим утверждения концептуального характера: «По мере своего разрастания вширь и вглубь движение все определеннее при­нимало эсеровскую окраску, все больше белых офицеров, торговцев, деревенских богатеев, кустарей становилось во главе отрядов, штабов, "советов"»; «Командный состав повстанцев постепенно обретал белый цвет, заполняясь бывшими низшими офицерами царской и колчаков-ской армий (подпрапорщиками, прапорщиками, фельдфебелями)»; «Западно-Сибирское восстание, зародившись стихийно как крестьян­ский бунт против беззаконий и насилий большевиков, позже по идей­ной сути своей действительно стало эсеровским, оказалось звеном в цепи антисоветских восстаний, поддержанных этой партией в кризис­ные 1920-1921 годы»31.
В этих выводах, не подкрепленных фактическим материалом, про­слеживается полнейшая зависимость исследователя от нарративных источников коммунистического и чекистского происхождения, ощу­щается его неспособность к критическому анализу доступной инфор­мации.
К иному выводу на основании изучения конкретного материала пришел Н. Г. Третьяков. Он утверждает, что ряды повстанцев, как пра­вило, возглавляли местные инициативные люди, пользовавшиеся до­верием и авторитетом у. местного населения, обладавшие военными знаниями, боевым опытом или навыками общественной работы. А их социальный статус не играл решающей роли32. С оценкой Н. Г. Третья­кова совпадает мнение Н. Л. Проскуряковой, изучившей биографию - Д. Атаманова — одного из главных руководителей повстанцев Ишимского уезда.
19
На основе анализа программных документов и лозунгов повстанцев в литературе последних лет сделан вывод о том, что у них отсутство­вало единство взглядов по вопросам общественного и политического устройства России. Вместе с тем в публикациях приведены убедитель­ные свидетельства того, что мятежников разных районов объединяло неприятие коммунистического режима. На этом основании высказано мнение о том, что первичной и основной характеристикой восстания являлась его антикоммунистическая направленность. Что касается по­зитивной составляющей общественно-политических настроений, взглядов и практического поведения повстанцев, то ее наиболее полно отражал лозунг «За советы без коммунистов», хотя в повстанческой среде имелись и другие политические установки. Однако их полный спектр и соотношение в литературе еще не выявлены.
Н. Г. Третьяковым, которого поддержал В. В. Московкин, постав­лен под сомнение тезис советской историографии об определяющем влиянии решений X съезда РКП(б) на политическую ситуацию в за­падносибирской деревне, на настроение и поведение повстанцев. В принципе он представляется верным, но пока слабо фундированным фактическим материалом. Для его доказательства необходимо специ­альное исследование форм и методов борьбы с повстанческим движе­нием весной — осенью 1921 г., чего пока в литературе не сделано.
Некоторые новые трактовки появились в современной литературе по вопросу о значении Западно-Сибирского мятежа. Например, К. Я. Лагунов, взяв за основу его оценки знаменитое пушкинское определе­ние «пугачевщины» как бунта «бессмысленного и беспощадного», добавил к нему два новых эпитета: «кровавый» и «безнадежный». Основанием для квалификации Западно-Сибирского восстания как безнадежного стала неудовлетворительная оценка К. Я. Лагуновым военно-боевой стороны повстанческого движения (по мнению автора, поражение было неизбежным), а как бессмысленный мятеж трактовал­ся по той причине, что «кровь, и муки, и слезы многих тысяч не спасли сибирского крестьянина от крепостного рабства»33.
В иной системе координат подошел к рассмотрению этого же во­проса Н. Г. Третьяков. Исследователь, поставив Западно-Сибирское восстание в один ряд с «антоновщиной» и Кронштадтом в политиче­ском отношении, пришел к заключению, что оно «сыграло опреде­ляющую роль в принятии на X съезде РКП(б) решения об отмене од­ного из главных звеньев системы "военного коммунизма" — продо­вольственной разверстки»34. Если в отношении «антоновщины» и Кронштадта такой вывод имеет документальное подтверждение, то
20 ВВЕДЕНИЕ
никаких фактов прямого или хотя бы косвенного характера относи­тельно влияния Западно-Сибирского мятежа на изменение продоволь­ственной политики РКП(б) Н. Г. Третьяков не привел, и в источниках их до сих пор не обнаружено.
Тем не менее с позицией Н. Г. Третьякова, не упоминая предшест­венника, солидаризировался В. В. Московкин. По его мнению, восста­ние в Западной Сибири явилось «одним из сильнейших факторов, за­ставивших ленинское руководство в течение одного месяца прийти к осознанию необходимости пересмотреть важнейшие принципы поли­тики "военного коммунизма" и начать переход к нэпу»35.
Более того, В. В. Московкин стал усиленно развивать тезис о по­тенциальной военной опасности Западно-Сибирского восстания для коммунистического режима. С этой целью он нарисовал масштабную картину, не имеющую, однако, никакого отношения к подлинным со­бытиям, интерпретируя вынужденные действия разрозненных по­встанческих отрядов как осмысленные намерения (непонятно, правда, чьи, поскольку единое руководство у повстанцев Западной Сибири отсутствовало) придать движению едва ли не всероссийский характер. Он утверждает, что мятежники стремились «перенести восстание на всю Сибирь и Урал», «их отряды на сотни километров продвинулись вглубь Томской губернию), на северо-западе «проникли в Архангель­скую губернию, на юге в казахские степи»36. По В. В. Московкину, события за Уралом «грозили отрывом Сибири от остальной России, открытием восточного фронта и новым витком крупномасштабной гражданской войны»37.
Но и такие стратегические перспективы для фантазии В. В. Мос-ковкина оказались не пределом! Кронштадтское, Тамбовское и Запад­но-Сибирское восстания, полагает он, представляли «в случае их слия­ния смертельную угрозу власти РКП(б)»38. Правда, в горячке автор забыл объяснить читателям немаловажную деталь — как же могло состояться такое «слияние»?
В действительности все не так однозначно, как представляется В. В. Московкину. В географической удаленности Западно-Сибирско­го мятежа от жизненно важных центров советской России были свои «минусы» и «плюсы». С одной стороны, восстание, несмотря на мно­гочисленность его участников и территориальные масштабы, не пред­ставляло прямой военной угрозы столицам и основным пролетарским районам (в отличие от «антоновщины» и тем более от Кронштадта). Но, с другой стороны, именно по причине удаленности Западно-Си-
21
бирского мятежа от «красного» центра его было сложнее ликвиди­ровать.
Однако главный феномен Западно-Сибирского восстания заклю­чался, вопреки мнению В. В. Московкина, совсем в другом: не в его прямой военной опасности для коммунистического режима, а в кос­венной, опосредованной угрозе, состоявшей в непропуске сибирского хлеба в центр. В результате уникальность создавшейся ситуации мож­но сформулировать так: в феврале — марте 1921 г. вопрос о судьбе государственной власти во многом стал определяться исходом воору­женной борьбы не в центре страны, как было почти всегда в истории России, а в отдаленной провинции, на просторах Западной Сибири.
Анализ новейшей отечественной историографии позволяет утверж­дать, что публикации последнего десятилетия в лучшем случае зало­жили лишь фундамент подлинно научной концепции истории Западно-Сибирского мятежа. Их выход в свет не ознаменовался введением в научный оборот объема информации, достаточного для перелома ис­ториографической ситуации, и тем более он не решил проблемы ком­плексного исследования темы. Ряд ее вопросов (например, идеология повстанцев, взаимоотношения мятежников и населения, участие орга­нов ВЧК и ревтрибуналов в ликвидации мятежа, использование и со­отношение военных, карательных и политических мер при подавлении восстания) даже не обсуждался в литературе. Другие вопросы, в том числе динамика и география восстания, военная и политическая орга­низация мятежников, их руководство, боевые действия сторон, рас­смотрены лишь в первом приближении. Большинство современных публикаций написано преимущественно в узких территориальных рамках Ишимского или Тобольского уездов Тюменской губернии и главным образом на материалах тюменских архивов. Даже в диссерта­ции Н. Г. Третьякова, являющейся на сегодня наиболее серьезным сочинением на данную тему, совершенно не использованы богатейшие источники центральных архивов России, Екатеринбурга и Челябинска. Если изучение «антоновщины» и Кронштадтского мятежа увенчалось достижением качественно нового состояния историографии как на фактографическом, так и на концептуальном уровне, то в изучении Западно-Сибирского восстания такого прорыва еще не произошло.
Более того, как свидетельствует содержание последних публикаций К. Я. Лагунова и В. В. Московкина, в объяснении ряда центральных вопросов истории Западно-Сибирского мятежа историки либо про­должают оставаться в плену мифов, которые были сочинены чекиста-
22 ВВЕДЕНИЕ
ми и тиражированы советскими мемуаристами и историками, либо создают новые мифы.
Оптимальный вариант преодоления этих представлений и замены их новой концепцией, отвечающей строгим требованиям объективно­сти, видится нам в выявлении и введении в научный оборот широкого корпуса источников, содержащих ключевую информацию по истории Западно-Сибирского мятежа и сопровожденных научными коммента­риями.
Необходимо подчеркнуть, что массив источников по истории За­падно-Сибирского мятежа огромен. Счет идет на сотни тысяч доку­ментов, которые хранятся в России и Казахстане, имеют разную ве­домственную принадлежность и большой географический разброс. Документы имеются во многих фондах четырех центральных архивов России (ГАРФ, РГАЭ, РГВА и РГАСПИ), архивов Екатеринбурга, Ишима, Кургана, Новосибирска, Омска, Тобольска, Тюмени, Челябин­ска, Казахстана (Астана, Кокчетав и Петропавловск), спецслужб Рос­сии и Казахстана.
В 1990-е годы доступ исследователей к подавляющему большин­ству документов о Западно-Сибирском мятеже, за исключением части материалов, хранящихся в архивах государственной безопасности Рос­сии и Казахстана, был открытым. Поэтому задача составителя заклю­чалась в выработке верной стратегии выявления этих документов, основанной на знании структуры сохранившегося корпуса источников и информационного потенциала различных его составляющих.
Нельзя не отметить, что понимание необходимости осуществлять изучение Западно-Сибирского мятежа на основе научно обоснованной поисковой стратегии у историков, заявивших в конце 1980 — начале 1990-х годов о своих намерениях заняться его исследованием, отсут­ствовало. Между тем история и внутренняя логика Западно-Сибирско­го восстания, структура сохранившегося корпуса источников диктуют необходимость в первую очередь выявлять и публиковать документы, содержащие информацию о событиях на территории Тюменской гу­бернии, которая была основным полигоном борьбы, и только затем вводить в научный оборот источники, освещающие события на сопре­дельной территории: в Омской, Екатеринбургской и Челябинской гу­берниях. Настоящий сборник документов нужно рассматривать как практическую реализацию первой части данного плана.
В предлагаемом сборнике публикуются документы и материалы, выявленные в трех центральных архивах Российской Федерации и в 11 местных архивах Урала и Западной Сибири (Екатеринбурга, Кургана,
23
Новосибирска, Омска, Тюмени и Челябинска). Кроме того, использу­ются документы, хранящиеся в фонде следственных дел управления Федеральной службы безопасности по Тюменской области, в Ишим-ском и Тобольском филиалах Тюменского государственного архива, в Государственном архиве Ханты-Мансийского автономного округа, а также опубликованные в периодической печати того времени. За не­большим исключением все документы и материалы публикуются впервые.
Основной массив документов, характеризующих политику комму­нистической партии и советской власти в Западной Сибири и Зауралье, политическую и экономическую обстановку в районе Западно-Сибир­ского мятежа и на сопредельной территории, действия властей, на­правленные на ликвидацию восстания, и их отношение к мятежникам, извлечены из фондов многочисленных местных партийных и совет­ских органов, находящихся в областных государственных архивах и в центрах хранения документации новейшей истории. Главными из них явились фонды Сибирского бюро ЦК РКП(б) и Сибирского революци­онного комитета (Государственный архив Новосибирской области, ф. п. 1 и ф. р. 1), Тюменского губернского комитета РКП(б) (Тюмен­ский областной центр документации новейшей истории, ф. 1), Тюмен­ского губернского исполнительного комитета советов и Тюменского губернского продовольственного комитета (Государственный архив Тюменской области, ф. р. 2 и ф. р. 11), Омского губернского комитета РКП(б) (Центр документации новейшей истории Омской области, ф. 1), Ишимского уездного исполнительного комитета советов (Ишим-ский филиал Тюменского областного государственного архива, ф. р. 2), Курганского уездного исполнительного комитета советов (Го­сударственный архив Курганской области, ф. р. 635).
Большая часть материалов, раскрывающих военно-оперативную обстановку в районе Западно-Сибирского мятежа и боевые действия сторон, извлечена из фондов органов военного управления Красной Армии, хранящихся в РГВА. Особенно ценный материал бьш выявлен в фондах помощника Главнокомандующего всеми вооруженными си­лами республики по Сибири (ф. 16), Приуральского военного округа (ф. 25892), 39-й стрелковой дивизии (бывшей 21-й стрелковой дивизии войск ВНУС) (ф. 1393) и 61-й стрелковой бригады войск ВНУС (ф. 17718).
С точки зрения происхождения главная особенность выявленного и публикуемого документального комплекса заключается в том, что по­давляющее большинство материалов принадлежит коммунистическо-
24 ВВЕДЕНИЕ
му лагерю. Документы повстанческого лагеря составляют в этом ком­плексе незначительную долю и к тому же очень фрагментарны. Таким образом, парадоксальность источниковой ситуации заключается в том, что основной поток информации о Западно-Сибирском мятеже содер­жится в материалах враждебной повстанцам стороны.
В смысловом отношении главная особенность публикуемых доку­ментов и материалов состоит в том, что некоторые из них содержат за­ведомо недостоверную конкретную информацию, тенденциозные и да­же фальсифицированные оценки и выводы. К таким приемам подачи и распространения информации прибегали обе противоборствовавшие стороны. Например, в своих воззваниях к населению и в оперативной переписке повстанческое руководство давало заведомо недостоверные данные об общественно-политической ситуации в стране, в Сибири и на Урале, о настроении и поведении красноармейцев, о результатах боев между повстанцами и красными войсками. Такая дезинформация преследовала цель повлиять на настроение и поведение населения в благоприятном для мятежников духе.
Коммунисты в своей агитации, которая велась ими преимуще­ственно в обобщенной форме, также занимались дезинформацией на­селения, но только в других вопросах. Они в тенденциозном виде представляли причины и цели мятежа, состав его участников и руко­водителей, взаимоотношения повстанцев и населения, результаты по­встанческой деятельности. Верхом коммунистической фальсификации являются документы Тюменской губчека и военно-революционных трибуналов, содержащие сведения о раскрытии на территории Тюмен­ской и Омской губерний широкой сети подпольных ячеек Сибирского крестьянского союза и других контрреволюционных организаций, в действительности никогда не существовавших.
Наконец, немаловажное значение имеет состояние документов: со­отношение и идентичность оригинальных, копийных материалов и от­пусков, а также их физические кондиции. К сожалению, сопоставление подлинных, копийных документов и их отпусков показало, что копии и отпуски зачастую отличаются от подлинников не только оформлени­ем и способом передачи информации. Между ними встречаются от­дельные разночтения, в том числе смыслового характера, особенно в документах повстанческого происхождения. Поэтому при подготовке к публикации предпочтение отдавалось оригинальным документам (автографам и подлинникам) перед типографскими оттисками, копия­ми и тем более отпусками.
25
В ряде случаев для восстановления плохо сохранившегося или не­грамотно переданного текста приходилось прибегать к использованию нескольких документов. Последним обстоятельством объясняется тот факт, что некоторые публикуемые документы имеют несколько легенд из одного и того же дела, из разных дел или фондов и даже из разных архивов.
Сборник структурирован по хронологическому принципу. Его пер­вая глава «Будни "военного коммунизма"» охватывает период с 3 сен­тября 1920 г. до 31 января 1921 г. Она носит как бы вводный характер и позволяет понять конкретные обстоятельства и причины, обусло­вившие возникновение Западно-Сибирского мятежа. Три последую­щие главы — «Начало борьбы», «Главные сражения» и «Арьергард­ные бои», охватывающие соответственно 31 января — 14 февраля, 14 февраля — 23 марта и 24 марта — 1 июля 1921 г.,— составляют «ядро» сборника. В них освещаются главные этапы и направления противоборства между повстанцами и коммунистическими властями, когда главным и едва ли не единственным средством разрешения кон­фликта являлась вооруженная борьба. Пятая глава — «Агония» — да­тируется 1 июля 1921 г.— началом января 1922 г. Она повествует о ликвидации последних очагов повстанческого сопротивления.
В сборнике имеется «Приложение», в котором публикуются три документа аналитического характера, с коммунистических позиций дающих обобщенную картину возникновения, развития и подавления восстания на территории Тюменской губернии. Несмотря на это, они позволяют облегчить видение и понимание места отдельных событий в основном потоке мятежа.
Документы публикуются в соответствии с рекомендациями, содер­жащимися в «Правилах издания исторических документов в СССР» (М., 1990). Каждый из них имеет собственный порядковый номер и редакционный заголовок, сведения о месте и времени его написания, подпись автора/авторов и легенду. Как правило, заголовок включает в себя указание на характер документа (доклад, инструкция, обзор, от­чет, письмо, приказ, распоряжение, сводка, телеграмма и т. п.), имя автора/авторов (организация, учреждение или должностное лицо) и адресата/адресатов. Иногда редакционный заголовок совпадает с соб­ственным названием документа или включает его в себя. Содержание документа в заголовках не раскрывается.
Если в документе отсутствуют сведения о месте и времени его на­писания, они устанавливались публикатором по сопроводительным материалам, по содержанию текста самого документа и по дополни-
26 ВВЕДЕНИЕ
тельным источникам. В тех редких случаях, когда установить точное место и/или дату написания документа не удалось, используются обо­значения: в первом случае - «б. м.» (без места), во втором — «б. д.» (без даты), «не ранее», «не позднее» и т. п. Во всех таких случаях ин­формация заключена в квадратные скобки. Газетные материалы дати­руются временем их написания, а при отсутствии такой даты — вре­менем публикации. В случае невозможности прочтения подписи доку­мента в квадратных скобках дается редакционное примечание «Под­пись неразборчива». Способ воспроизведения документа (рукопись, машинопись, типографский оттиск) и его подлинность (автограф, под­линник, копия, отпуск, дешифровка) указываются в легенде. В случае восстановления содержания текста документа по нескольким источни­кам приводятся все легенды.
Документы, публикуемые в извлечениях, имеют в заголовке пред­лог «из». Редакционные пропуски текста обозначены отточиями, за­ключенными в квадратные скобки.
Тексты публикуемых документов переданы в соответствии с совре­менной орфографией и нормами правописания, принятыми в военно-исторических изданиях, с сохранением стилистических особенностей. Явные грамматические ошибки, очевидные искажения персоналий и географических названий исправляются без оговорок, влекущие иную смысловую трактовку — оговариваются в примечаниях. В случае не­ясности смысла дается примечание «Так в тексте».
Сборник имеет научно-справочный аппарат, включающий в себя историко-археографическое введение, примечания и комментарии со­ставителя к документам, список сокращений и указатель имен.
Примечания
1 Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919-1921 гг. («антоновщина»).Документы и материалы. Тамбов, 1994; Кронштадт 1921. Документы о событиях в Крон­штадте весной 1921 г. М., 1997; Голованов В. Я. Тачанки с юга. Художественное ис­следование махновского движения. М, 1997; Телицын В. Нестор Махно. М; Смоленск,199S; Шубин А. В. Махно и махновское движение (новые документы). М., 1998; Крон­штадтская трагедия 1921 года. Документы. М., 1999. Т. 1-2; и др.
2 Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917- 1921 гг.). Документы и материалы. М., 1997;Советская деревня глазами ВЧК — ОПТУ — НКВД (1918-1939). Документы и материа­лы. М., 1998. Т. 1.
Померанцев П. Западно-Сибирское восстание 1921 г. // Красная Армия Сибири. Новниколаевск, 1922. № 2; Хейфец К. Белый бандитизм. Советы без коммунистов (ис-тор™ "аримско-сургутского бандитизма) // Былое Сибири. Томск, 1923. №2; Сидо­ров II. Курганское восстание в январе 1921 г. (по личным воспоминаниям) // Пролетар-
27
екая революция. М., 1926. № 6; Чернышева В. Защита Петропавловска // Красная новь. М, 1932. Кн. 2.
Беляшов М. Я. Разгром кулацкого мятежа в Зауралье в 1921 г. // На земле Курган­ской. Курган, 1953. X» 3; Бударин М. Е. Разгром эсеро-кулацкого восстания 1921 года// Блокнот агитатора Омского обкома КПСС. Омск, 1957. № 2; Белимов И. Т. Разгром Сургутского кулацкого мятежа в 1921 г. // Ученые записки Тюменского гос. пед. ин-та. Тюмень, 1958. Т. 5. Вып. 2; Богданов М. А. Разгром Ишимско-Петропавловского мяте­жа 1921 г. //Ученые записки Ишимского гос. пед, ин-та. Тюмень, 1959. Т. 13. Вып. 4; Он же. Разгром кулацко-эсеровского мятежа в Петропавловско-Кокчетавском районе в 1921 г. // Доклады и сообщения по истории Сибири и Дальнего Востока. Томск, 1960; Анистратенко В. П. Мероприятия партийных организаций Урала по ликвидации кулац­кого мятежа 1921 г. // Из истории партийных организаций Урала. Свердловск, 1971; Бас­манов В. И. Кулацко-эсеровский мятеж 1921 г. в Тюменской губернии (к историогра­фии вопроса) // Ученые записки Тюменского гос. ун-та. Тюмень, 1976. Т. 34.
Лагунов К. Двадцать первый. Хроника Сибирского мятежа // Урал. Свердловск. 1989. № 5-№ 6; Шулдяков В. А. Некоторые вопросы истории Западно-Сибирского вос­стания 1921 года // История и общество в панораме веков. Материалы Всесоюзной Бай­кальской исторической школы (19-24 июля 1990 г.). Иркутск, 1990. Ч. 2; Он же. Траге­дия 21-го года // Иртыш. Омск, 1991. № 1; Петрушин А. А. Новое в изучении истории Западно-Сибирского мятежа 1921 года // История советской России: новые факты, суж­дения. (Тезисы докладов и сообщений республиканской научной конференции. Тюмень, 11-12 мая 1991 г.) Тюмень, 1991. Ч. 2; Фоминых А. В. Интеллигенция и служащие Тю­менской губернии во время Западно-Сибирского мятежа 1921 г. // Интеллигенция в системе социально-классовой структуры и отношений советского общества. Кемерово, 1991. Вып. 2.
Богданов М. Разгром Западно-Сибирского кулацко-эсеровского мятежа 1921 г. Тюмень, 1961; Лагунов К. Двадцать первый. Хроника Западно-Сибирского крестьян­ского восстания. Свердловск, 1991.
[Митропольская Т. Б., Павлович О. В.] Из истории Ишимско-Петропавловского восстания (публикация доклада члена Кокчетавского уездного комитета РКП(б) Ф. В. Воронова от 31 марта 1921 г.) // Партийная жизнь Казахстана. 1991. № 10.
Ярославский Е. О крестьянском союзе // Вестник агитации и пропаганды. М., 1921. № 11-12; Павлуновский И. Обзор бандитского движения по Сибири с декабря 1920 г. по январь 1922 г. Новониколаевск, 1922; Померанцев П. Красная Армия Сибири на внутреннем фронте. (Борьба с восстаниями в тылу за 1920-22 гг.) // Красная Армия Сибири. Новониколаевск, 1923. № 3-4; Корушин Т. Д. Дни революции и советского строительства в Ишимском округе (1917-1926 гг.). Ишим, 1926; Воинов В., Лебедев И. Огненные годы. Красная Армия в Сибири. Новосибирск, 1927; Иванов И. А. Борьба за установление советской власти на Обском Севере (1917-1921 гг.). Ханты-Мансийск, 1957; Белоглазое И. И. Из истории чрезвычайных комиссий Сибири (февраль 1918 ■— февраль 1922 гг.). М., 1960; Николаев П. Ф. Советская милиция Сибири (1917-1922 гг.). Омск, 1967; Боженко Л. И. Соотношение классовых групп и классовая борьба в сибир­ской деревне (конец 1919 — 1927 гг.). Томск, 1969; Заподовникова А. Г. Борьба с ку­лацкой контрреволюцией в Западной Сибири в период перехода от гражданской войны к мирному социалистическому строительству (1920-1922 гг.). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 1969; Абра-менко И. А. Коммунистические формирования — части особого назначения (ЧОН) За­падной Сибири (1920-1924 гг.). Томск, 1973; Бударин М. Е. Были о чекистах. Омск, 1976; Он же. Чекисты. Омск, 1987; Шишкин В. И. О социальной природе антисовет-
28 ВВЕДЕНИЕ
ских вооруженных выступлений в сибирской деревне (конец 1919 — начало 1921 г.) // Вопросы истории социально-экономической и культурной жизни Сибири. Новосибирск, 1976; Крестьянство Сибири в период строительства социализма (1917-1937 гг.). Ново­сибирск, 1983; Григорьев В. К. Разгром мелкобуржуазной контрреволюции в Казахста­не (1920-1921 гг.). Алма-Ата, 1984; Метельский Н. Н. Деревня Урала в условиях «во­енного коммунизма» (1919-1921 гг.). Свердловск, 1991.
Трифонов И. Я. Классы и классовая борьба в СССР в начале нэпа (1921-1923 гг.). Ч. 1. Борьба с вооруженной кулацкой контрреволюцией. Л., 1964; Поляков Ю. А. Пере­ход к нэпу и советское крестьянство. М., 1967; Кукушкин Ю. С. Сельские советы и классовая борьба в деревне (1921-1932 гг.). М., 1968; Голинков Д. Л. Крушение антисо­ветского подполья в СССР. М, 1975 (а также все последующие издания); Барихнов-ский Г. Ф. Идейно-политический крах белоэмиграции и разгром внутренней контррево­люции (1921-1924 гг.). Л., 1978; Мухачев Ю. В. Идейно-политическое банкротство планов буржуазного реставраторства в СССР. М., 1982; Щетинов Ю. А. Крушение мелкобуржуазной контрреволюции в советской России (конец 1920-1921 гг.). М, 1984.
Гражданская война и интервенция в СССР. Энциклопедия. М, 1983. С. 214-215.
Богданов М. Разгром Западно-Сибирского кулацко-эсеровского мятежа 1921 г. С. 30.
Там же. С. 31; Померанцев П. Западно-Сибирское восстание 1921 г. С. 41.
Богданов М. Разгром Западно-Сибирского кулацко-эсеровского мятежа 1921 г. С. 37.
14
Белявская О. А. О морально-психологических качествах коммунистов, воевав­ших против повстанцев на Тюменском Севере в феврале — марте 1921 года // История крестьянства Урала и Сибири в годы гражданской войны. Тезисы докладов Всероссий­ской научной конференции, посвященной 75-летию Западно-Сибирского крестьянского восстания 1921 года. Тюмень, 1996.
Большаков В. П. Восстание крестьян Тюменской губернии в 1921 году // Тезисы докладов и сообщений научно-практической конференции «Словцовские чтения — 95». Тюмень, 1996.
16 Курышев И. В. Крестьянская война // Земля Сибирская, Дальневосточная. Омск, 1993. № 5-6, № 7.
Московкин В. В. «Голос Народной армии» — орган восставших крестьян // Ис­тория крестьянства Урала и Сибири в годы гражданской войны; Московкин В. В., Иль-дер М. А. Принципы организации власти восставших в 1921 г. западносибирских кре­стьян // Тезисы докладов и сообщений научно-практической конференции «Словцовские чтения — 96». Тюмень, 1997; Московкин В. В. Восстание западносибирских крестьян и переход к нэпу // «Словцовские чтения — 97». Тезисы докладов и сообщений научно-практической конференции. Тюмень, 1997; Он же. Восстание крестьян в Западной Си­бири в 1921 году // Вопросы истории. 1998. № 6.
Петрова В. П. Восстание 1921 года в Тюменской губернии // История крестьян­ства Урала и Сибири в годы гражданской войны.
19
Плотников И. Ф. Крестьянское восстание на Урале и в Западной Сибири в 1921 г. //Летопись уральских деревень. Екатеринбург, 1995.
Проскурякова Н. Л. Штрихи к биографии командира Ишимской повстанческой армии Григория Атаманова // «Словцовские чтения — 97».
1921 ТРетьяков Н. Г. К вопросу о возникновении Западно-Сибирского восстания г. // Роль Сибири в истории России. Бахрушинские чтения 1993 г. Новосибирск,
29
1993; Он же. Состав руководящих органов Западно-Сибирского восстания 1921 г. // Гуманитарные науки в Сибири. Серия: Отечественная история. Новосибирск, 1994. № 2; Он же. Западно-Сибирское восстание 1921 года. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 1994; Он же. К вопросу о политической направленности Западно-Сибирского восстания 1921 г. // История кресть­янства Урала и Сибири в годы гражданской войны; Он же. К истории крестьянского восстания 1921 г. на Тобольском Севере // Тезисы докладов и сообщений научно-прак­тической конференции «Словцовские чтения — 96»; Он же. Из истории ликвидации Западно-Сибирского крестьянского восстания 1921 г. («красный бандитизм») // Тотали­таризм в России (СССР) 1917-1991 гг.: оппозиция и репрессии. Материалы научно-практических конференций. Пермь, 1998.
Шепелева В. Б. Западно-Сибирское (Петропавловско-Ишимское) крестьянское восстание как эпизод общей исторической судьбы России и Казахстана // Степной край: зона взаимодействия русского и казахского народов (XVIII-XX вв.). Международная научная конференция, посвященная 175-летию образования Омской области. Тезисы докладов и сообщений. Омск, 1998.
Шишкин В. И. К характеристике общественно-политических настроений и взглядов участников Западно-Сибирского мятежа 1921 г. // Гуманитарные науки в Сиби­ри Серия: Отечественная история. Новосибирск, 1996. № 2; Он же. К вопросу о роли Сибирского крестьянского союза в подготовке Западно-Сибирского мятежа 1921 г. // Сибирь на рубеже XIX-XX веков. Новосибирск, 1997; Он же. К вопросу о новой кон­цепции истории Западно-Сибирского восстания 1921 г. //Гуманитарные науки в Сибири. Серия. Отечественная история. Новосибирск, 1997. №2; Он же. К вопросу о причинах Западно-Сибирского восстания 1921 года // Сибирская деревня: история, современное состояние, перспективы развития. Омск, 1998; Он же. Западно-Сибирский мятеж 1921 года: некоторые проблемы изучения // Урал в прошлом и настоящем. Материалы науч­ной конференции (24—25 февраля 1998 г.). Екатеринбург, 1998. Ч. 1; Он же. «Разбейся в доску — сдай разверстку!» Советская продовольственная политика в Ишимском уезде Тюменской губернии (сентябрь 1920 — январь 1921 г.) // Гуманитарные науки в Сибири. Серия: Отечественная история. Новосибирск, 1999. № 2.
Лагунов К. И сильно падает снег... Тюмень, 1994.
Шангин Михаил. Ни креста, ни камня./ Роман. Омск, 1997.
Лагунов К. И сильно падает снег... С. 71.
Московкин В. В. Восстание крестьян в Западной Сибири в 1921 году. С. 51,53,63. 28 Там же. С. 52.
29
Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. М., 1983. С. 215; Очерки истории Тюменской области. Тюмень, 1994. С. 104.
Московкин В. В. Восстание крестьян в Западной Сибири в 1921 году. С. 63. 31 Лагунов К. И сильно падает снег... С. 99-100, 108.
Третьяков Н. Г. Состав руководящих органов Западно-Сибирского восстания 1921 года.
Лагунов К. И сильно падает снег... С. 101, 164.
Третьяков Н. Г. Западно-Сибирское восстание 1921 года. Автореферат... С. 20.
Московкин В. В. Восстание крестьян в Западной Сибири в 1921 году. С. 59.
36 Там же. С. 57.
37 Там же. С. 59.
38 Там же. С. 46.
ГЛАВА 1 БУДНИ «ВОЕННОГО КОММУНИЗМА»
№1
Постановление Тюменского губисполкома советов
и коллегии губпродкома о разверстке хлебофуража
и маслосемян
[г. Тюмень] 3 сентября 1920 г.
Тюменская губпродколлегия, руководствуясь постановлением нар-компрода от 26 июля с. г.1, постановляет:
1. Все количество хлебов, зернофуража и масличных семян подле­жит, за исключением нормы, сдаче государству и развёрстывается для отчуждения у населения между волостями согласно прилагаемых таб­лиц [...].
4. Все количество хлеба, зернофуража и масличных семян, [прихо­дящихся] на волость по разверстке, должно быть отчуждено у населе­ния по установленным твердым ценам и сдано населением на ссып­пункт в указанные ниже сроки, а именно: 40% — к 1 ноября [1920 г.],45% — к 1 февраля и 15% — к 1 марта [1921 г.].
5. В случае заявления волисполкомом или отдельными селениямиоб уменьшении нарядов причитающегося к сдаче по разверстке с селаили волости рассмотрение ходатайств упродкомами ни в коем случаене останавливает сдачи хлеба, зернофуража и масличных семян.
6. Произведенная разверстка подлежит обязательному выполнениюза ответственностью упродкомиссаров, комиссаров и заведующихпродконтор, а также волисполкомов.
7. Ответственность за срочное и полное выполнение разверстки поволости возлагается на волисполкомы, которым вменяется в обязан­ность следить за исполнением разверстки через сельские исполкомы
БУДНИ «ВОЕННОГО КОММУНИЗМА»
31
8. По получении волисполкомом разверстки таковая сообщается им через нарочного сельским исполкомам и совместно с последними вол-исполкомом принимаются меры, чтобы сдача хлеба населением на указанные ссыпные пункты началась немедленно. Размер разверстки не подлежит никакому обсуждению [...].
11. К тем волостям, которые имеют излишки и упорно не сдают та­ковые, по целым волостям и отдельным селениям принимать репрес­сивные меры в виде ареста председателей, секретарей волисполкомов и сельсоветов за их [не]содействие, и всех отдельных лиц, упорно не сдающих хлеб или укрывающих таковой, арестовывать и препровож­дать в выездную сессию продовольственного ревтрибунала.
Предгубисполкома Новоселов2, губпродкомиссар Инденбаум3.
Приложение
План разверсток сельскохозяйственных продуктов на 1920/1921 продовольственный год по Тюменской губернии (в пудах):

Наименование продуктов
Продоволь­ственных
Зернофуражных
Масличных семян
Тюменский уезд Тобольский уезд Ишимский уезд Ялуторовский уезд Туринский уезд
99 260 2 998 2 651214 546 726
671 857 106 836 2 734 169 1 441 078 22 791
34 284 22 666 142 384 75 393 19 035
Всего по губернии
3 300 198
4 976 731*
293 762
РГАЭ, ф. 1943, on. 6, д. 1740, л. 75. Типографский оттиск. В источнике ошибочно — 4 876 731.
№2
Циркулярное письмо тюменского губпродкомиссара Г. С. Инденбаума всем продработникам губернии
г. Тюмень
7 сентября 1920 г.
Дорогие товарищи!
В необычайно тяжелый для советской республики момент при­шлось мне стать во главе продовольственного дела в Тюменской гу­бернии.
32 ГЛАВА 1
В связи с недородом в ряде губерний центральной России продо­вольственное положение наше настолько осложнилось, что параллель­но с фронтом военным пришлось отдать немало внимания фронту продовольственному, куда входит Сибирь, а в частности и наша Тю­менская губерния.
Вступая в среду продработников Тюменской губернии, хочется быть уверенным, что во всех моих начинаниях я буду не один, что всюду и везде я буду встречать полную поддержку и солидарность в моей работе.
По причинам недорода — условиям, от нас не зависящим,— мно­гие губернии России стали потребляющими в полном смысле этого слова.
Все стремления советской России обращены сейчас на богатую хлебом Сибирь, и в частности на нашу Тюменскую губернию.
На нас, продовольственников, возложена задача, от благополучного разрешения которой зависит все.
Знайте, товарищи, что в продовольственной работе на местах вы не одни. Я учел все трудности работы и поставил перед губкомом и губ-исполкомом вопрос о необходимости выделить максимум работников на продработу. Губком и губисполком горячо отнеслись к этому и шлют вам [в] помощь большие кадры людей.
До сих пор целый ряд препятствий, встречающихся в вашей работе, заставлял людей, стоящих вдали от продработы, рассматривать эти препятствия как преступления с вашей стороны, и нередко поднима­лась травля продработников не только со стороны рабочих, но даже иногда и нашими партийными товарищами. Все это крайне неблаго­приятно отражается на самую продработу, и для устранения создавше­гося положения мною был поставлен вопрос перед губкомом и губис-полкомом о ликвидации этих недоразумений. Мною указано на вред­ность травли продработников, так как отсюда вытекает неуспешность выполнения возложенных на них заданий. Всякий продработник, по­терявший авторитет,— не творец в порученном ему деле.
Губком и губисполком пошли навстречу и циркулярным письмом предложили своим местным организациям путем партийной дисцип­лины бороться с травлей продработников и создать для них должный авторитет и работоспособную атмосферу.
Я глубоко убежден, что продработники поймут, какое значение имеет для них авторитет, и всеми силами будут стараться заслужить
его, дабы создать вокруг себя обстановку, способствующую в их ра­боте.
БУДНИ «ВОЕННОГО КОММУНИЗМА» 33
Товарищи технические продработники, я поставил вас в более вы­годные, обеспечивающие вас материальные условия. И вы в свою оче­редь должны отдать все свои технические силы советской республике.
Вы, техники продовольственного фронта, выйдете победителями.
К вам, товарищи политпродработники, я обращаюсь с особым тре­бованием. Вы — красные командиры продовольственного фронта. Вы должны руководить продовольственной политикой. Каждый полит-продовольственник должен быть не только узким продработником, но и партийным агентом.
Вам, комиссарам упродкомов и продконтор, необходимо служить руководителями партийных организаций на местах. [Это] даст вам возможность выполнить возложенные на вас задачи. Эти [задачи] чрезвычайно велики и серьезны. В своей работе вы должны быть как бы курком по отношению к волисполкомам. Ни одной минуты колеба­ния по выполнению разверстки в деревне. Через вас должна осущест­виться твердая рука рабоче-крестьянской власти.
Попутно я хочу зафиксировать, чтобы все продработники обратили особое внимание на отчетность друг перед другом, играющую огром­ную роль в нашей трудной работе.
Товарищи продработники, я поставил вас в условия работы, при которых она должна быть плодотворной и присуща настоящему мо­менту. Я делал и буду делать все для поднятия вашего авторитета. Позвольте же и мне быть уверенным, что вы будете аккуратными исполнителями всех возложенных на вас требований. К тем продра-ботникам, которые почему-либо вздумают нарушить те или иные при­казания, я буду строг и беспощаден.
Продовольственное положение страны заставляет нас отдать мак­симум своих сил во имя разрешения продовольственного вопроса.
Вперед к исполнению боевой задачи.
С товарищеским приветом. № 296/а.
Губернский комиссар по продовольствию Инденбаум. ТОЦДНИ, ф. 29, on. 1, д. 6, л. 3. Типографский оттиск.
34 ГЛАВА 1
№3 Инструкция Тюменского губпродкома о товарной блокаде
г. Тюмень 7 сентября 1920 г.
В целях побуждения сельского населения к сдаче всех сельскохо­зяйственных продуктов4 в распоряжение государства устанавливается товарная блокада.
§ 1. Необходимо иметь фонд забронированного товара в централь­ных волостных кооперативах.
§ 2. Для проведения указанной выше цели необходимо весь товар, поступаемый в губсоюз, немедленно направлять в волостные коопера­тивы.
§ 3. Строго воспрещается распределять товар без распоряжения за­ведующего или комиссара продконторы.
§ 4. Вменяется в обязанность заведующим продконторой или ко­миссарам таковых, что товары, находящиеся в волостных кооперати­вах, могут распределяться только по распоряжению продконторы в следующем порядке:
а) общество или волости, выполнившие все разверстки к установ­ленному сроку полностью, получают товарный паек в 1,5 размере.
б) общество или волости, выполнившие разверстки к установлен­ному сроку [в размере] 50% хлебной, 25% мясной, 25% овощной, 25%птицевой, 25% сырьевой и 25% сенной, получают товарный паек водинарном размере.
в) общество или волости, выполнившие разверстки к установлен­ному сроку [в размере] 50% хлебной, 25% мясной и 25% всех [осталь­ных] разверсток, взятых вместе, получают товарный паек в 0,5 раз­мере.
Примечание: Допускается засчитывать разверстку одну другой в процентном отношении, за исключением хлебной; последняя служит основой и требует обязательного выполнения указанного процента; [если] процент выполненной разверстки меньше, чем указано в § 4, пун[кт] «в», [то] товар не может быть выдан.
Губпродкомиссар Инденбаум, член губпродколлегии Шкворченко. ГАТО, ф. р. 11, on. 2, д. 82, л. 1. Типографский оттиск.
БУДНИ «ВОЕННОГО КОММУНИЗМА» 35
№4
Инструкция Тюменского губпродкома волисполкомам советов о проведении хлебофуражной разверстки
[г. Тюмень] 8 сентября 1920 г.
1. Волисполкомам, получившим приказ о разверстке от упродкома, в течение пяти дней производить разверстку между отдельными се­лами [...].
4. Норма, которую необходимо оставлять при исчислении хлебнойразверстки:
а) членам семьи — 13 пуд. 20 ф., б) на посев — 12 пуд. [на десяти­ну], в) рабочим лошадям — 18 пуд., г) жеребятам — 5 пуд., д) коровам — 9 пуд., е) телятам — 5 пудов [...].
5. После определения по каждому селению в отдельности разверст­ки члены исполкома выезжают на места в общества и по подворнымспискам производят государственную и внутреннюю разверстку наотдельных лиц.
По проведению разверстки составляют именные списки с указани­ем: какого общества, имя, фамилия, количество подлежащего сдаче хлеба, в чем отбирается подписка, [в] которой определяется срок сда­чи, руководствуясь указаниями упродкома. Именной список представ­ляется на ближайший ссыпной пункт, и копия оставляется волис-полкому.
6. При исчислении на отдельных лиц допускается оставлять нормудля прокормления скота в хозяйстве:
1) от одной до 3 десятин — на одну лошадь, от 4 до 6 десятин — наодну лошадь и одного жеребенка, от 6 до 10 дес. — на 2 лошади и 2жеребенка, от 11 до 15 дес. — на 3 лошади и 3 жеребенка и т. д.
2) норма скоту при одном человеке не оставляется, при 2—3 челове­ках — [на] одного теленка, [при] 4—5-6 и 7 — одна корова и один те­ленок, 8-9-10-11 человеках — на 2 коровы и 2 теленка, 12-13-14 и 15человеках — 3 коровы, 3 теленка и т. д. [...].

7. Все количество хлеба, поступающее от внутренней разверстки поволостям, сосредоточивается в волостном центральном кооперативе, ивесь контроль по выдаче неимущему населению лежит на обязанностиволисполкома.
8. Хлеб неимущему населению отпускается только на один месяц.
9. Общество потребителей, ведущее распределение хлеба, обязует­ся: а) периодически по установленным губпродкомом формам давать
36 ГЛАВА 1
отчетность о количестве поступающих и распределяемых ими продук­тов продовольствия и его остатках, б) производить распределение в порядке и по документам, установленным губпродкомом, в) вести от­пуск продовольствия потребителям по нормам и ценам, установлен­ным губпродкомом, г) производить расчет с упродкомом за продо­вольствие, отпущенное потребителям, на основании периодической отчетности.
10. Все нормы потребления скоту и людям и на высев, а также ва­ловой сбор не подлежат никакому оглашению.
Губпродкомиссар Инденбаум, член коллегии Шкворченко. ТФ ГАТО, ф. р. 1047, on. 1, д. 2, л. 84. Машинописная копия.
№5
Инструкция Тюменского губпродкома о проведении внутренней хлебофуражной разверстки
г. Тюмень 12 октября 1920 г.
I. Общие положения
§ 1. Основными задачами продорганов по заготовке хлеба на мес­тах являются изъятие всех излишков зерновых хлебов и фуража у про­изводителей и обеспечение хлебом всего населения, проживающего в районах их деятельности.
§ 2. По способу обеспечения хлебом население делится на группы: а) производителей, обеспечиваемых оставлением у них собранных в их хозяйствах продуктов по норме наркомпрода от 29 июля 1919 года за № 88, б) население, проживающее в сельских местностях, но не зани­мающееся земледелием, в) население, ведущее его в размерах, не обеспечивающих годичную продовольственную потребность хозяйств.
§ 3. Сельское население губернии, не имеющее собственных запа­сов (п. «б» § 2) или обеспеченное ими на срок менее одного года (п. «в» § 2), снабжается согласно приказа № 79 за счет излишков, ос­тавшихся у производителей сверх количества, необходимого для вы­полнения государственной разверстки и собственного потребления.
§ 4. При снабжении хозяйств, обеспеченных своим хлебом на срок менее одного года, исчисление исходит из 9-пудовой нормы, а не из 13,5-пудовой.
БУДНИ «ВОЕННОГО КОММУНИЗМА» 37
§ 5. Оставление продовольственного хлеба для скота взамен кормо­вого при проведении внутренней разверстки не допускается.
II. Порядок извлечения излишков
§ 6. Параллельно с государственной разверсткой производится раз­верстка внутренняя, т. е. извлечение излишков, оставшихся у кулака, середняка и бедняка сверх количества по выполнении разверстки и удовлетворении своих нужд по норме.
§ 7. Весь хлеб (пшеница, рожь, овес, ячмень, горох и крупы), ока­завшийся в излишках при проведении внутренней разверстки, посту­пает в волостной кооператив по объявленным твердым ценам на хлеб.
§ 8. Хлеб, поступивший из внутренней разверстки, предназначен­ный для потребления населения вблизи мест заготовки, заносится по­следним в продуктивную книгу на приход и расходуется по нарядам и указаниям отдела распределения. В противном случае хлеб поступает на ссыпной пункт [...].
IV. Порядок распределения продуктов
§ 15. Сельсоветы для получения пайка составляют именные списки хозяйств, действительно нуждающихся в хлебе, с указанием количе­ства едоков и количества недостающего хлеба — продовольственного и посевного отдельно — и представляют таковые в волисполкомы на предмет возбуждения надлежащего ходатайства.
§ 16. Волисполком, получив от сельсоветов списки нуждающихся в хлебе, составляет общий список по волости и представляет в упродком с ходатайством об отпуске хлеба.
§ 17. Упродком, получивший списки от волисполкомов, составляет общий по уезду список и представляет в губпродком*.
§18. Отдел распределения губпродкома, получивший списки от упродкомов, разрабатывает годовой план снабжения неимущего насе­ления губернии и дает ежемесячно наряды соответствующему упрод-кому на отпуск хлеба из волкооперативов, о чем для сведения уведом­ляются продконторы и волисполкомы.
§ 19. Отпуск продуктов из волкооперативов должен быть в строгом соответствии с инструкцией о товарной блокаде.
§ 20. Впредь до организации карточной] системы в уезде при каж­дой выдаче продуктов составляется волкооперативом особый именной список получающих паек, в котором расписываются все получающие продукты. Список этот оставляется при волкооперативе как оправда­тельный документ в расходовании продуктов.
38 ГЛАВА 1
§21. Отпуск продуктов производить строго по установленным нормам — не свыше 30 фунт[ов] на едока в месяц — и по установлен­ным губпродкомом твердым ценам [...].
Замгубпродкомиссар Трофимов, замзавотд[елом] заготовок Ботов. ГАТО, ф. р. 11, on. 2, д. 229, л. 247. Типографский оттиск. В источнике ошибочно — упродком.
№6
Телеграмма советского руководства Тюменской губернии
всем уездным комитетам РКП(б), исполкомам советов,
продкомам и продконторам
[г. Тюмень] [21 октября* 1920 г.]
По постановлению 3-й сессии ВЦИК от 27 сентября [1920 г.] на продорганы возложена боевая задача выполнить все разверстки продо­вольствия и сырья не позже 1 декабря5. Сознавая ответственность пе­ред республикой и революцией, продработники призываются отдать все свои силы и энергию, быть решительными в области выполнения разверстки. Из поступающих сведений видно, что райпродкомиссары и вообще продработники не усвоили себе ту задачу, которая им дана. До сего времени почти нет поступлений зерновых хлебов, сырья и скота. Передаваемые вами мотивы крестьян о неимении обмолоченного зерна не могут служить оправданием.
Это главным образом объясняется той нерешительностью, которой страдают продработники, и привычкой плестись в хвосте разговоров крестьян. Предлагается, не медля ни одной минуты, дать боевой при­каз волисполкомам выполнить указанные разверстки по приказанию ВЦИК не менее 60% хотя бы до 10 ноября и закончить полностью к 1 декабря. Во главе каждой волости поставить инструктора, который является ответственным за выполнение данной разверстки. Все же остальные работники, кто бы он ни был, политический или техниче­ский, командируются в волость, поступают в распоряжение инструк­тора и носят название продработников. Каждому инструктору давать письменные боевые задания. Фамилии инструкторов, назначенных [в] волости, копии боевых заданий немедленно передавать телеграфно губпродкому и к инструкторам, не выполнившим заданий, применять
БУДНИ «ВОЕННОГО КОММУНИЗМА» 39
аресты. Ко всем лицам, халатно относящимся к своему делу, приме­няйте дисциплинарные взыскания, наложенные лично упродкомисса-рами или райпродкомиссарами.
Замечено, что целый ряд волостных инструкторов почти совершен­но не уделяет внимания проведению разверсток, и во многих волостях она проведена подушно. Категорически приказываю райпродкомисса-рам немедленно объехать район, проверить и в случае установления такого явления немедленно произвести раскладку, придерживаясь на­ших инструкций. Фамилии волостных инструкторов, допустивших это, сообщить мне. Заставьте через ваших инструкторов волисполкомы получать ежедневно сводки о ходе выполнения разверстки селением, таковые передать инструктору, а последний направляет [их] продкон-торам. Примите все меры, чтобы все приказы, инструкции, получае­мые в волостях, проводились в жизнь волисполкомами и чтобы ин­структоры были в курсе этого дела.
Несмотря на неоднократные напоминания, до сих пор не получено губпродкомом от продконтор поселенных и подворных разверсток. Последний раз даю срок до 1 ноября и предупреждаю, что с райпрод­комиссарами, не доставившими требуемых списков, будут поступать по всей строгости закона [о] продовольственной диктатуре. Председа­телям уездных исполнительных комитетов принять все меры, чтобы упродкомиссары, все ответственные работники упродкома и других учреждений, переданные для работы в продконторах, были все время в разъездах, строго контролировать их работу, вместе с тем беспрерывно нажимать [на] волисполкомы. Упродкомиссарам строго следить, чтобы райпродкомиссары находились все время в разъездах согласно изданных мною приказов.
Будьте жестоки и беспощадны [ко] всем волисполкомам, сельсове­там, которые будут потворствовать невыполнению разверсток. Давай­те определенные боевые письменные задачи волисполкомам и к невы-полнившим применяйте, помимо ареста волисполкомов, конфискацию всего имущества. Уничтожайте целиком в пользу обществ хозяйство тех лиц, кои будут потворствовать невыполнению разверстки. Уни­чтожайте железной рукой все тормозы, дезорганизующие вашу работу. Каждый раз сообщайте об этом мне. Если ваше воздействие [на] слабо работающие волисполкомы будет недостаточно, таких предволиспол-комов высылайте с докладом сюда, [ко] мне, сообщив заранее теле­графно.
Всю техническую постановку [работы] предлагаю [передать под] личную ответственность завпродконторой. Не может быть отказа [из-
40 ГЛАВА 1
за] отсутствия сотрудников. Недостающих заменяйте сверхурочной работой имеющихся. К лицам, отказывающимся или потворствующим, применяйте административное наказание. Не может быть задержки [в] приеме продуктов [на] заготовительных пунктах. Строго следить за своевременной посылкой отчетности о ходе заготовок в установлен­ный срок.
Губисполком и губпродком еще раз напоминают, что вопрос про­довольствия ставит на карту, быть или не быть советской власти, а к тем продработникам, которые будут преступно относиться к своему делу, будем беспощадны. Все силы направьте [на] немедленное вы­полнение хлебных, сырьевой и скотской разверсток. Уисполкомам, упродкомиссарам и раипродкомиссарам предоставляется право реши­тельных действий, и невыполнение разверсток влечет за собой персо­нальные взыскания и будет иметь решающее значение [при] персо­нальной оценке [работы] упродкомиссара и райпродкомиссара.
Товарищи, всем даны все права административной власти, исполь­зуйте [их] тактично и умело. Сообщите волисполкомам, что последний срок всех разверсток — 1 декабря, и копию этой телеграммы дать на руки каждому волинструктору и волисполкому. № 1562/а.
Предгубисполкома Новоселов, губпродкомиссар Инденбаум. ГАТО, ф. р. 11, on. 2, д. 93, л. 40. Машинописная копия. Документ ошибочно датирован 21 ноября 1920 г.
№7
Приказ № 59 Тюменского губисполкома советов и губпродкома о разверстке на шерсть
г. Тюмень 28 октября 1920 г.
Для снабжения Красной Армии теплой обувью (пимами и рукави­цами) требуется шерсть. Наступили морозы, время не ждет. Сделанная разверстка на шерсть, несмотря на боевой приказ, выпущенный нами, не проводится в должном виде, из чего видно, что не все граждане по­няли той задачи, которая поставлена перед нами.
Для того, чтобы обуть Красную Армию, предлагаю в порядке бое­вого приказа всем председателям] волисполкомов и председателям] сельсоветов Тюменской губернии:
БУДНИ «ВОЕННОГО КОММУНИЗМА» 41
1. Немедленно провести раскладку на отдельные хозяйства со вру­чением каждому особой повестки.
2. Предложить каждому домохозяину выполнить наложенную нанего разверстку, все 100%, в самый кратчайший срок.
3. Взять всю находящуюся у пимокатов шерсть и приготовленныедля граждан пимы на учет и не выдавать впредь до выполнения раз­верстки шерсти, не касающихся граждан, выполнивших разверстку .
4. Воспретить всякую выработку пимов впредь до выполнения раз­верстки, исключая тех граждан, которые выполнили разверстку.
5. У всех лиц, имеющих овец и не выполняющих разверстки шер­сти, немедленно отчуждать готовые пимы фунт за фунт.
6. Означенный приказ подлежит широкому опубликованию, и [егонадлежит] вывесить на видном месте.
7. Проведение настоящего приказа возлагается на всех продработ-ников, горуездную милицию, [председателей] волостных и сельскихисполкомов.
8. За неисполнение настоящего приказа виновные будут преданысуду.
Зам. предгубисполкома Аггеев6, губпродкомиссар Инденбаум. ГАТО, ф. р. 11, on. 2, д. 82, л. 27. Типографский оттиск. Так в тексте.
№8
Выписка из протокола № 128 заседания президиума Ишимского уездного исполкома советов
г. Ишим 2 ноября 1920 г.
Присутствовали: предисполкома И. Я. Кузьмин7, тов. председате­ля Д. И. Горностаев8, член [А. В.] Симонов, член и ответственный сек­ретарь укома РКП(б) Г. Т. Жилкин9, начальник милиции Г. А. Тягу-нов10, начальник политбюро [Е. И.] Ошар, заведующий уземотделом П. Н. Морев.
Председатель Кузьмин, секретарь Никифоров.
Слушали: 6. Об Аромашевской, Евсинской и Кротовской волостях, отказавшихся от выполнения продовольственной разверстки.
42 ГЛАВА 1
Постановили: 6. Для урегулирования вопроса с продовольственной разверсткой в этих волостях командировать тт. Швармана и Ошара.
Слушали: 7. О Тушнолобовской волости в связи с тормозом в деле продовольственной разверстки.
Постановили: 7. Дать упродкомиссару т. Гуськову11 полномочия на реорганизацию [Тушнолобовского] волостного исполкома и Боковско-го сельского совета, допустившего противодействие продовольствен­ной разверстке. На месте принять все меры к проведению в жизнь хлебных разверсток. Что касается репрессивных мер, то без подтверж­дения на месте конкретными данными от применения таковых воздер­жаться.
Председатель Кузьмин, секретарь Никифоров. ГАТО, ф. р. 2, on. 1, д. 88, л. 41. Рукописная копия.
№9
Приказ № 251 тюменского губпродкомиссара Г. С. Инденбаума
г. Тюмень 5 ноября 1920 г.
Председатель сельсовета села Каменка Каменской волости Тюмен­ского уезда тов. Шишелякин Алексей Федорович мною арестован и предан суду военно-революционного трибунала за противодействие государственной разверстке.
В Каменскую волость направить немедленно отряд, в течение трех суток выполнить разверстку в двойном размере против первоначально наложенной. У арестованного председателя тов. Шишелякина конфис­ковать все его имущество, заключающееся в живом и мертвом инвен­таре.
Проведение этого приказа в жизнь возлагаю персонально на комис­сара Тюменской продконторы тов. [К. С] Сычева и председателя вол-исполкома Каменской волости. Настоящий факт широко опубликовать в местной прессе.
Предупреждаю, что за противодействие разверстке виновные будут мной караться самым беспощадным способом.
Губпродкомиссар Инденбаум. ГАТО, ф. р. 2, on. 1, д. 42, л. 153. Машинописная копия.